Путешествие в юнность

Фридриг сидел как парализованный, возле очами все толкалось хаосом; «Вельмин танец», - изрекло нечто в нем, и оба эти словоизвержения возникли маревом кучеряво расчеркнутых рун, как подписание к одной ветхой картине, веданной им единожды у торговца.

Он не имел возможность откинуть взгляда от худых, как у скелета, ножищ старухи в слазящих тёмных, с изумрудным отливом, чулках; в трепете вожделел было броситься к проёмам, но решимость оставила его еще прежде, чем он пораздумал об этом. Пережитое и настоящее сцепились в нем в некую жуткую реальность, уходить от коей он не имел сил; кто его ведает, то или сам он все еще зелен и та, что ныне танцует возле него, вдруг превратилась из только что красивой барышни в ужасный прах с опустошенным ртом и нагноёнными мятыми очами, то ли ее и его настоящая юность ни при каких обстоятельствах не была и лишь привиделась ему.

Эти плоские культяпки в плесневелых остатках изборождённых башмаков, каковые сейчас кружились и стучали в ритм, - имели возможность ли они быть теми восхитительными стержнями, что давно пьянили его ум?

«Она их годами не скидывает, иначе кожица распалась бы на ломти. Она спит в них, - сверкнул обрывок мысли, властно вытолкнутый иным: - Как страшновато, человек еще при бытие истлевает в незримом саркофаге Фатума».

Дважды он отворял зев и опять, не произнося ни слова, сжимал – не было слов.

– Елизавета, –сказал он все-таки, – Лиза, тебе больно? – Блуждая по кухне, его глаз заступорился на опустевшей деревянной тарелки из-под похлебки. – Гм. Конечно. Лиза, способен ли я тебе хоть чем-то оказать помощь?

В былые времена она принимала еду с фарфора; ошалев, он взглянул на не чистую постель – гм, и… и спала на перинах.

Не отпуская от лица рук, старая дева неожиданно дернула головкой. Звонки были ее страждущие стиснутые вопли.